Рассказывает Раймонд Экснер

Мы продолжаем публиковать рассказы из рукописной книги, автор которой, ничего не придумывая и не добавляя от себя, последовательно записывает воспоминания своих родственников, знакомых о пережитом, из чего складывается документ, исключительный по силе воздействия на читателей. Рассказывает Раймонд Экснер Родился я на Волге в колонии Обермонжу 26 июня. Начало депортации – это период моего отрочества. Сначала нас везли до Марксштадта, там погрузили в наспех собранные вагоны для скота. В дороге были более двух недель. В Чурюпово, куда нас привезли, нас уже ожидали. Встречал нас председатель колхоза с односельчанами. На ночь нас разместили в тепло натопленной школе. Женщины накормили нас горячим, чего мы весь путь следования не знали. Всем шестнадцати семьям, прибывшим с нами, была оказана медицинская помощь. Организовали баню, чтобы мы могли помыться и постирать одежду. Председатель, Гордей Афанасьевич, встречавший нас, велел всех переписать, чтобы назавтра разместить всех людей в пустующие дома и на подселение к местным жителям. Село Чурюпово было построено с умом, добротно. Основную часть населения села составляли сосланные в 20-30-х годах так называемые «враги советской власти», «троцкисты», «беляки». В основном это были перемещенные с Украины и Поволжья. На следующий день Гордей Афанасьевич собрал глав семей. Каждой семье выдали 3 килограмма муки, 1 килограмм крупы, 0,5 килограмма сахара, 0,5 килограмма масла, пол-литра растительного масла и 1 литр молока. Семьям, в которых были малолетние дети, потом выдавали бесплатно из колхоза по литру молока. Сам председатель был сыном сосланных из Украины. Он сказал, чтобы мы не верили в сказки, как обещали нам при высылке, что через три месяца все вернутся в свои дома. «Устраивайтесь надолго!» Еще дал транспорт и инструменты, чтобы мы могли хоть что-то вывезти с поля. Мы прошлись граблями и лопатами по участкам с выкопанным картофелем, свеклой и морковью. Собрали с пустого поля полтора мешка картофеля, немного моркови, свеклы, лука и два мешка капустных листьев, которые засолили. Брата Павла определили на работу шорником в колхозе, его жену Матильду – на работу на молочную ферму, а меня отправили учиться в школу, но, не зная языка, я через неделю из школы ушел. Но и мне тоже работа нашлась. На зерносушилке, где женщины веяли высушенное зерно, я из-под веялки отгребал деревянной лопатой зерно, которое потом ссыпали в мешки и отправляли на погрузку.  Так мы в Чурюпове прожили до весны, население местное нам очень помогало. Весной колхоз выдал нам на посадку огородов картофель и семена овощей. Особой нужды мы не испытывали. Осенью 1942 года жене Павла, Матильде, пришла повестка: через два дня она призывалась в трудармию. Павел всю ночь раздумывал, а на утро говорит: «В трудармию пойдем втроем, сейчас заберут тебя, а потом и меня, а следом и Раймонда. Пойдем вместе, вместе выстоять легче, а если погибать, то тоже вместе». Павла призыв в трудармию бы не коснулся, он был инвалидом. В детстве он упал с крыши и повредил себе позвоночник, вырос горб. Не коснулось его раскулачивание и коллективизация, и репрессии 1937 года, которые косой прошлись по нашей семье. Кому нужен был горбун и я, малолетка. После мобилизации вместе с нами, из нашего села, еще два отца, которым было уже за 60 и которые не подлежали мобилизации, тоже пошли со своими сыновьями в трудармию, те были совсем еще дети. Сначала нас на станции погрузили в телячьи вагоны. Потом собрали всех – 342 человека. это были и поляки, и финны, и немецкие семьи с детьми всех возрастов. Погрузили на пароход. Везли до Туруханска. Затем пешком, в сопровождении конвоиров, мы дошли до села Костино. Это где-то приблизительно 70 километров от Туруханска. Тогда на возраст не смотрели, был приказ доставить в село Костино 320 трудармейцев и ссыльных, а доставили 342, перевыполнили план за счет детей, которых родители не хотели оставить на произвол судьбы. Село состояло из девяти бараков. Людей поначалу разместили в хлеву и в сараях. Приказ был: устраивайтесь, через неделю выход на работу. Брат Павел сказал: «Зимы здесь суровые, надо устраиваться, чтобы не замерзнуть». Мы начали копать землянку. Вырыли, покрыли бревнами, благо лес был рядом. Окна, или отверстия, что оставили для окон, завесили мешковиной, но она не спасала. Стекла не было, вместо стекла приспособили брюшину, пузыри. Их выскабливали, сушили, потом натягивали на двойные рамки. Так в землянку стал проникать свет. Из обломков горной породы сложили печь. Плиты не было. Вмонтировали в печь полосы железа и большую сковороду. Утеплили землянку берестой, мхом. Сбили топчаны, застелили еловыми ветками и мхом. Матильду определили в рыболовецкую бригаду, Павла – чинить рыболовные сети, а меня – сучкорубом. Сучкорубом я проработал один день: топор отскочил, и я сильно поранил себе ногу. Потом я чинил с Павлом в бараке сети, а позже меня научили сети вязать. Так мы провели первую зиму. На вторую зиму меня определили возить по Енисею почту от Костино до Туруханска и назад. Зима была очень холодная, дни короткие, ночи нескончаемо длинные. Матильда променяла у местных несколько своих платьев и шелковый шарф на выделанные овчины. Павел сшил мне шубенку и на ноги что-то  наподобие сапог мехом внутрь. Я немного окреп, во мне сейчас 1,52 метра роста, а тогда и того меньше было, я думаю, хотя мне уже исполнилось пятнадцать лет. Как устроились остальные? Да кто как мог – в землянках, в бараках, в хлевах. Особенно тяжело перенесли зиму дети, простужались, умирали. Один раз в месяц из Туруханска приезжал фельдшер. И только для того, чтобы констатировать смерть. После зимы 1942-1943 годов из 342 человек осталось 102. Мы выжили, а очень многие умирали от чахотки, тонули в Енисее, гибли в лесу. Мы вернулись в 1949 году опять в село Чурюпово, откуда потом выехали в Германию.